Культы были весьма разнообразны. Еще в первых веках нашей
эры корейские племена поклонялись Небу, в честь которого, как
свидетельствует “Саньго чжи”, в десятом месяце приносились жертвы.
[i] Иногда такие жертвоприношения устраивались и перед началом военных
действий.
[ii] Культ Неба в определенной степени мог быть связан с конфуцианством,
которому, как известно, свойственно признание Неба как верховного владыки,
наделенного божественной волей (Ю.В. Ионова считает, что в такой
интерпретации культ Неба пришел в Корею из конфуцианства).
[iii] Впрочем, культ Неба у корейских племен появился до проникновения в
Корею конфуцианства и понимался несколько иначе. Как считает Р.III.
Джарылгасинова, “по мнению древних когурёсцев, жизнь и судьба людей зависели
от духов Солнца, Луны и многочисленных звезд, „населявших” небо”
[iv] . Люди племени е, по сообщениям китайских летописцев, умели
гадать по созвездиям и пытались предугадывать урожай будущего года
[v] . Особым почитанием, по мнению Р.Ш. Джарылгасиновой, у древних
когурёсцев пользовались семь звезд Большой Медведицы, изображение которых
часто встречается в погребальной живописи.
[vi]
Очень распространенными были культы гор, пещер и рек.
Ю.В. Ионова склонна связывать культ пещеры с культом медведя,
[vii] однако культ пещер, как и гор, имел, видимо, более широкое
распространение, встречаясь и у племен, у которых не имел большого значения
культ медведя (в частности, в Силла).
Солярный культ, отражавший суточный и годовой солнечные
циклы, общий для всего региона Юго-Восточной Азии, из Кореи пришел в Японию,
в виде мифа о Женщине-Солнце. В реконструкции он выглядит так: “В море
обитает огромная Черепаха. Когда она всплывает на поверхность, ее можно
принять за плавающий остров-гору. На голове Черепахи располагается Дракон
(Змей). Черепаха и Дракон – супружеская пара, которая то всплывает на
поверхность, то погружается в воду. Они производят на свет дитя –
Дочь-Солнце. Дитя появляется из головы Черепахи поначалу в стадии “предмета”
– в виде цветка, красной яшмы, жемчужины и т. п. Дракон вымогает “предмет” у
Черепахи, прячет его в пояс и держит при себе. Так он “донашивает” дитя.
Однажды пара Черепаха и Дракон встречается с юношей, который забирает
“предмет” у Дракона. Юноша относит его в свой дом, где он и превращается в
красавицу-девушку, которая становится женой юноши. Жена готовит яства и
потчует мужа (или занимается ткачеством или другой хозяйственной
деятельностью). Муж без причины бранит жену. Жена в обиде покидает дом мужа
и уходит в море, возвращаясь в свое “исходное состояние”: она оказывается
вновь в голове Матери-Черепахи”. Иными словами, “появление солнца утром (или
усиление его активности ранней весной) мыслится как рождение его в стадии
предмета; максимальная его активность днем (или летом) мыслится как
превращение в красавицу-девушку и супружество Женщины-Солнца. Угасание
солнца вечером (или осенью) понимается как нарушение супружеских отношений
Женщины-Солнца, как уход ее из дома мужа. Ночь (или зима) понимается как
пребывание солнца в стадии смерти-зачатия в голове своей родительницы
Черепахи. И так – каждый день, и так – каждый год”.
[viii]
Рис 1. Демонстрация традиционных народных игр в
деревне Намсан Ханок, в основе которых лежит солярный культ древних
корейских племен.
“Самгук саги” содержит записи, относящиеся к совершению жертвоприношений
духам гор и рек. Такое жертвоприношение, например, было совершено в 109 г.
из-за налета саранчи.
[ix] Особым почитанием в Силла пользовалась, по-видимому, гора Тхэбэксан;
жертвоприношения духам этой горы отмечены в 138 и 300 гг.
[x] В 413 г., когда, согласно записям в “Самгук саги”, над горой Рансан
поднялось облако, издававшее аромат, ван заявил, что это свидетельствует о
присутствии духов, сошедших для прогулки с небес, и запретил вырубать на
этом месте деревья.
[xi]
Одним из тотемистических культов Ю.В. Ионова считает
бытовавший у некоторых северных корейских племен культ медведя.
[xii] Медведь играет большую роль в легенде об основателе древнего
Чосона – Тангуне, который считается сыном божества и медведицы,
превратившейся в женщину.
Существовали культы различных животных, как реальных, так
и вымышленных: птиц, свиньи, лошади, собаки, дракона. Еще в “Хоухань шу”
отмечалось, что у корейских племен “чиновники называются именами домашнего
скота, например конь-га, бык-га, собака-га”.
[xiii] Дракон считался у древних корейцев существом могущим вызвать
дождь.
Все эти верования представляли единый комплекс и не
противоречили друг другу. Во всяком случае, на это в источниках нет ни
малейшего намека. Напротив, часты случаи упоминания о религиозных действиях,
совершаемых одновременно и относящихся к различным культам. Например, в
“Самгук саги” под 253 и 668 гг. говорится о жертвоприношениях по одним и тем
же поводам одновременно и на алтарях предков, и духам знаменитых гор.
[xiv] В 628 г. по случаю засухи, во-первых, перевели рынок на другое
место (действие, связанное с геомантией), а во-вторых, вымаливали дождь,
нарисовав изображение дракона.
[xv] Интересны также культовые действия, совершаемые при дипломатических
контактах. Когда в 665 г. Пуё Юн, китайский ставленник в Пэкче, заключал с
Силла мирный договор в присутствии китайского посла, договаривающиеся
стороны приносили клятву на крови жертвенного животного, после чего мясо его
было закопано к северу от места жертвоприношения, а затем послы совершили
поездку с целью совершить весенние жертвоприношения на горе Тайшань.
[xvi] Как это следует из одного письма, цитируемого в “Самгук саги”,
клятвы на крови жертвенного животного были дипломатической нормой в Корее.
[xvii]
Особое значение в Корее имел культ предков. Этот культ
был характерен для всей Восточной Азии и первоначально существовал
независимо от конфуцианства. Конфуцианство, основу этики которого составляла
идея сыновней почтительности, естественно, всячески поддерживало культ
предков, придав ему лишь определенную форму и предписав совершение в честь
предков тех или иных ритуалов.
[xviii]
Культ предков был распространен в Корее задолго до
проникновения туда конфуцианства. В “Самгук саги” сведения о
жертвоприношениях на алтаре Основателя встречаются в записях, относящихся к
самому началу I тысячелетия нашей эры. В Силла, например, алтарь Основателя
был сооружен в 8 г. н.э. (насколько можно верить этой дате), и с этого
времени на алтаре регулярно отправлялись жертвоприношения. Такие
жертвоприношения совершались лично ваном, которому было свойственно
исполнение шаманских функций, как правило, в первом-втором месяце второго
года правления. Такие официальные церемонии на алтаре Основателя отмечены до
конца V в., после чего сообщения об алтаре Основателя исчезают, а вместо них
появляются упоминания о жертвоприношениях в Священном дворце (Сингун).
Впервые Священный дворец фигурирует в описании жертвоприношений вместо
алтаря Основателя в 495 г. (17-й год правления вана Соджи).
[xix] Все особенности жертвоприношений в Священном дворце и на алтаре
Основателя абсолютно совпадают, из чего следует, что мы имеем дело с тем же
культом Основателя.
Однако, начиная, видимо, с VII в. появляются и другие
алтари предков, имеющие государственное значение. Эти алтари сооружались в
честь предков вана, в том числе и тех, которые ванами никогда не были.
Иногда при сооружении алтарей предков нового вана разрушались алтари
предшествующих ванов, что, например, отмечено в 785 г.
[xx] Обычно каждый ван сооружал по пять алтарей: основателю рода и
четырем поколениям прямых предков, что свидетельствует о том, что в то время
культ предков полностью носил конфуцианский характер. В целом в “Самгук
саги” упоминания о культе предков достаточно часты. Для Силла, например, за
I–Х вв. имеется соответственно 4, 8, 8, 3, 7, 4, 5, 7, 10, 2 упоминания об
алтаре Основателя (и других предков) и Священном дворце. В Когурё, как уже
говорилось выше, существовал культ Основателя Чумона (Тонмёна), а в Пэкче
четырежды в год совершались жертвоприношения на алтаре Основателя Кутхэ.
[xxi]
О легендах, связанных с происхождением Основателей,
следует сказать особо, так как характер “происхождения” того или иного
правящего рода (т.е. степень его “божественности”) во многом определяет
отношение правителей к другим религиям, что важно для понимания условий их
проникновения и распространения.
Основателем Когурё считался Чумон, который в
произведениях, созданных в период Корё, отождествлялся с Тонмёном –
основателем Пуё, что неудивительно, так как по этническому составу и по
уровню социального развития Пуё было родственным Когурё объединением и, как
единодушно утверждают китайские (“Суй шу”, “Бэй ши”, “Саньго-чжи”, “Чжоу шу”)
и корейские (стела Квангэтхо-вана, “Самгук саги”, “Самгук юса”) источники,
когурёсцы являются выходцами из Пуё. Нас, однако, интересуют представления
когурёсцев о своем Основателе в IV–VII вв. Как показано А.Ф. Троцевич, в это
время существовало представление о том, что основателем Пуё является Тонмён,
а Когурё – Чумон. Именно такая версия содержится в произведениях,
относящихся к I – VIII вв.
[xxii] Если происхождение Тонмёна не связано с конкретным божеством (он
был сыном необычным образом забеременевшей служанки одного из правителей
северных варварских царств), и обстоятельства его рождения подчеркивают лишь
необыкновенность его появления на свет (прием, кстати, применявшийся при
описании рождения вполне реальных выдающихся людей и в позднее
средневековье), то Чумон прямо назван сыном Небесного владыки Хэмосу и
дочери Речного божества.
[xxiii] Таким образом, хотя, по преданию, Чумон и вырос в семье вполне
“земного” вана Пуё, “божественность” его происхождения отрицать не
приходится.
Что касается “божественности” основателей Пэкче, то она
сомнительна. Правда, по одному из вариантов легенды, содержащейся в “Самгук
саги”, основатели Пэкче, братья Пирю и Онджо, были сыновьями Чумона (и,
следовательно, тоже “божественного” происхождения). Однако, по другой версии
той же легенды, они были лишь его пасынками. Кроме того, имеется
заслуживающая внимания версия “Чжоу шу” о том, что основателем Пэкче был
один из вождей маханских общин Кутхэ, женатый на дочери китайского правителя
в Ляодуне. Эта версия основывается на донесениях китайского посла, лично
видевшего в Пэкче алтарь Кутхэ, на котором приносились ему жертвы как
Основателю.
[xxiv] О божественном происхождении Кутхэ говорить не приходится.
В Силла, как известно, престол занимали потомки трех
родов: Пак, Сок, Ким, находившиеся в родстве между собой. (Постепенно власть
стали наследовать ваны преимущественно из рода Ким.) Если обратиться к
легендам о происхождении основателей этих родов, изложенных в “Самгук саги”,
то можно убедиться, что в их происхождении отсутствует связь с божеством, а
имеется лишь элемент сверхъестественного и необычного. Вот как описано
рождение Основателя Хёккосе (из рода Пак):
“Однажды Собольгон, старейшина деревни Кохо, глядя на
склон горы Янсан, увидел лошадь, которая стояла на коленях и рыдала. Тотчас
же он направился туда, чтобы разглядеть ее, но лошадь внезапно исчезла, и
осталось только большое яйцо, разбив которое он обнаружил маленького
ребенка. Он взял с собой ребенка и вырастил его”.
[xxv] Основатель рода Сок – Тхархэ также появился из яйца, рожденного
женой вана государства Тапхана (к северу от Японии). Яйцо это приплыло к
берегам Силла в ящике, куда было положено женой вана, нарушившей приказ
выбросить яйцо.
[xxvi] Что же касается рождения основателя рода Ким – Альджи, то оно
описано следующим образом: “Весной, в третьем месяце, как-то ночью ван,
услышал пение петуха, раздававшееся посреди деревьев бора Сирим, к западу от
Кымсона, и с наступлением рассвета отправил Хогона посмотреть, что там. По
возвращении Хогон сообщил, что обнаружен маленький ящик цвета золота,
висящий на ветке дерева, а под ним поющий большой петух. Ван повелел людям
взять ящик и открыть его. Внутри его находился маленький мальчик
необыкновенной красоты”.
[xxvii]
Таким образом, если не считать основателя Когурё Чумона,
корейские правящие роды не вели своего происхождения от божественных предков
и не считали себя потомками богов, как это было, например, в Японии.
[xxviii] Они почитались сами по себе, как Основатели, а не как дети
божества (что в полной мере относится и к Чумону), и культ Основателей
представлял собой как бы частный случай по отношению к культу предков в
целом.
Несмотря на то, что происхождение Основателей можно при
желании, так или иначе (благодаря “чудесному” рождению) связать с
какими-либо духами, божествами или вообще божественными силами, следует
обратить внимание на резкое отличие между “чудесными” обстоятельствами
рождения и претензиями на происхождение от какого-либо конкретного божества,
поклонение которому имело место во время проникновения буддизма. Как было
показано выше, подавляющее большинство аристократических и правящих родов
Кореи не могли претендовать на божественное происхождение.
Вопрос о местной мировоззренческой системе в Корее
достаточно сложен и проблематичен. М.И. Никитина, специально занимавшаяся
этими проблемами, в ряде своих работ (и в первую очередь в монографии
“Древняя корейская поэзия в связи с ритуалом и мифом”) Никитина М.И.
приходит к выводу о существовании такой системы в государстве Силла, которая
не имела специальных описаний, но “кодировалась в ритуале”. На основе
изучения группы древнекорейских поэтических произведений (хянга) М.И.
Никитина дает реконструкцию самобытной местной идеологической системы,
полагая, что в хянга “отражена некая общая картина мира, что она носит
мифопоэтический характер и что в ней воплощена система представлений о мире,
ориентированная на воссоздание и поддержание космического порядка, что на
Дальнем Востоке очень часто оказывалось почти тождественным созданию и
поддержанию государственности”.
[xxix]
М.И. Никитина выявила несколько разновидностей ритуала,
ориентированного на облик старшего. В основе “системы облика” лежало
представление об облике социально значимого лица, старшего, который
понимался тождественным социуму и космосу. “В ритуале он имел три ипостаси:
антропоморфную, световую и растительную. Облик старшего мыслился как
неразрывное единство с младшим, т. е. социально зависимым от старшего лицом.
Поскольку облик старшего был тождествен социуму и космосу, предполагалось,
что именно его состояние определяло порядок в мире и благополучие живущих в
нем людей”.
[xxx] М. И. Никитина установила также, что предшественником
рассматриваемого ритуала в одних случаях является шаманский ритуал, в других
случаях – солярный ритуал двух типов. “В основе одного из этих солярных
ритуалов – миф о Стрелке-Солнце и двух хозяевах стихий”, т.е. этот ритуал
“как система сложился... на базе местных, более древних, частных по
отношению к нему ритуальных систем”.
[xxxi]